– Ничего.

– Был юристом, потом священником. Стал на сторону Ланкастеров и оставался с ними, пока не узнал, что Эдуард IV вернулся живой и здоровый. Переметнулся к Йоркам. Эдуард сделал его епископом Илийским, но сколько у него было приходов, знал, наверно, только викарий. Потом на трон сел Ричард, и Мортон стал поддерживать Вудвиллов, потом Генриха Тюдора и в конце концов заработал кардинальскую мантию…

– Стойте! – крикнул Брент. – Конечно, я знаю Мортона. Это тот самый Мортон, о котором говорят: «Вилка Мортона». «Нельзя тратить много денег, делитесь ими с королем. Вы тратите слишком много, значит, вы богаты и можете поделиться с королем».

– Точно. Это он, Мортон. Генриховы тиски. А я, кажется, понял, почему он возненавидел Ричарда задолго до истории с младенцами.

– Почему?

– Эдуард ограбил Людовика XI на приличную сумму, заключив с Францией позорный мир, и Ричард на него рассердился. Зато Мортон всячески поддерживал эту сделку, и за это, несомненно, получил от Людовика пенсию в кругленькую сумму – две тысячи крон в год. Не думаю, чтобы Ричардовы комментарии по этому поводу он глотал с удовольствием, хотя и заедал их золотом.

– Да уж, наверно.

– Ну и, конечно, при Ричарде ему не на что было надеяться, а поэтому он поддержал Вудвиллов, даже если никакого убийства не было…

– Об этом убийстве… – начал было Брент и умолк.

– Ну?

– Об этом убийстве… Об убийстве двух принцев все как-то странно молчат.

– То есть? Кто молчит?

– За эти три дня я просмотрел много писем и других бумаг того времени, и нигде ни одного упоминания.

– Может быть, они боялись? Боялись за свою жизнь?

– Может. Но есть еще одно. Это уж совсем непонятно. Вам известно, что Генрих провел через парламент билль, осуждающий Ричарда? Так вот, он предъявляет Ричарду обвинение в жестокости и тирании и ни словом не упоминает об убийстве.

– Что? – Грант был поражен не на шутку.

– Да. Удивительно.

– А вы уверены?

– Абсолютно.

– Тауэр оказался в руках Генриха, как только он появился в Лондоне после Босуортской битвы. Если он не нашел там мальчиков, невероятно, чтобы он не оповестил об этом всех, кого можно. Еще бы, такой козырь! – Грант надолго задумался под веселое чириканье воробьев на подоконнике. – Ничего не понимаю, – сказал он в конце концов. – Не могу понять, почему он не сделал себе капитал на исчезновении принцев.

Брент подвигал ногами.

– Есть только одно объяснение, – сказал он. – Мальчики никуда не исчезали.

Они смотрели друг другу в глаза и молчали. Долго молчали. Первым заговорил Грант.

– Да нет, чепуха все это! Объяснение есть. Я даже думаю, что оно где-то рядом, просто мы его не видим.

– Например?

– Ну, не знаю. Я так быстро не могу.

– А я думал три дня и ничего не придумала Ничего, кроме того, что мальчики были живы когда Генрих явился в Тауэр и обвинил сторонников короля Ричарда – вдумайтесь, верных сторонников законного короля – в измене. Он засунул в билль все обвинения, которые только смог придумать, и все же там нет ничего, кроме жестокости и тирании. Нет ничего о принцах.

– Фантастика!

– Факт.

– Который означает, что никакого обвинения в убийстве тогда вообще не было?

– Похоже.

– Нет… Подождите. Тиррел же был повешен за убийство. Он сам признался в нем перед смертью. Подождите. – Грант принялся листать том Олифанта. – Где-то здесь есть пространный отчет. И никаких тайн. Даже статуя Свободы знает.

– Кто?

– Сестра, которую вы встретили в коридоре. Убийство совершил Тиррел, его нашли виновным, и он во всем признался перед смертью.

– А Генрих уже был в Лондоне?

– Минутку. Вот. – Грант пробежал глазами нужный параграф. – Да… Это произошло в 1502 году. – И он повторил изменившимся голосом: – В 1502 году.

– Но… Но это…

– Правильно. Через двадцать лет.

Брент вынул пачку сигарет и тут же сунул ее обратно.

– Курите, – разрешил Грант. – А я бы сейчас не отказался выпить чего-нибудь покрепче. В голове что-то… Как в детстве… Знаете, есть такая игра. Вам завязывают глаза, потом крутят вас в разные стороны, и вы должны потом ловить остальных.

– Да… – Каррадин достал сигарету, закурил. – Когда темно, и голова очень кружится. – И он уставился на воробьев.

– Сорок миллионов школьных учебников не могут ошибаться, – сказал наконец Грант.

– Не могут?

– Разве могут?

– Раньше я бы вам ответил, а теперь не знаю.

– А вы не поторопились с вашими выводами?

– Меня потрясло другое.

– Что же?

– Вы что-нибудь слышали о Бостонской резне?

– Конечно.

– Я еще учился в колледже, когда узнал, что Бостонская резня – это кучка людей, бросавшая камни в часовых, и четыре жертвы. А ведь я был воспитан на Бостонской резне, мистер Грант. У меня кровь закипала при одном упоминании о ней. При одной мысли о бедных горожанах, истерзанных огнем британских войск. Вы не представляете, какой это был для меня шок. Бостонская резня – всего лишь уличная драка, которая взволновала бы сегодняшних американцев не больше, чем репортаж об очередной стычке полиции с забастовщиками.

Грант молчал. Брент, загородившись рукой от яркого света лампы, старался угадать, о чем он думает. А Грант не отрываясь смотрел в потолок, словно увидел на нем что-то необыкновенное.

– Вот почему я так люблю копаться в старых книгах, – как бы поставил точку в своем монологе Брент и, откинувшись на спинку стула, вновь загляделся на воробьев.

Не говоря ни слова, Грант протянул руку, и Каррадин вложил в нее зажженную сигарету. Оба курили и молчали.

– Тоунипанди, – произнес Грант, испугав воробьев.

– Что?

Грант, казалось, не слышал его.

– Ведь я же сам видел такое, – сказал он, все еще не отрывая глаз от потолка. – Тоунипанди.

– Черт возьми, что за тоунипанди? – не выдержал Брент. – Похоже на название лекарства. У вас болен ребенок? У него покраснели щечки? Он капризничает? Болят ножки? Дайте маленькому тоунипанди, и он сразу поправится. – Грант продолжал молчать. – Хорошо. Держите ваше тоунипанди при себе. Очень надо!

– Тоунипанди, – произнес Грант голосом не вполне проснувшегося человека, – это городишко на юге Уэльса.

– Я так и знал, что это что-то реальное.

– Если вы будете в Уэльсе, вам расскажут, как в 1910 году правительство дало приказ войскам расстрелять валлийских шахтеров, боровшихся за свои права. Может, вам даже скажут, что во всем виноват Уинстон Черчилль. Он был тогда министром внутренних дел. В Южном Уэльсе всегда будут помнить о Тоунипанди!

– А что было на самом деле? – спросил Брент с серьезным видом.

– На самом деле было вот что. Группа хулиганов принялась громить магазины и вообще все, что попадало под руку. Начальник полиции попросил прислать войска для защиты людей, а если начальник полиции считает ситуацию опасной и просит военной помощи, то у министра, по сути, нет выбора. Однако Черчилль пришел в ужас при мысли о солдатах, о стрельбе по безоружным людям и вместо войск послал опытных полицейских, все вооружение которых составляли непромокаемые плащи. Войска держали в резерве, а на усмирение восставших были брошены безоружные полицейские из Лондона. Результат – несколько разбитых носов. Министр был крепко обруган в палате общин за «беспрецедентное кровопролитие». Вот вам и Тоунипанди. И стрельба, о которой всегда будут помнить в Уэльсе.

– Похоже… – задумчиво произнес Каррадин. – Похоже на Бостон. Кто-то раздувает инцидент до невероятных размеров ради своей выгоды.

– Дело не в похожести, а в молчании очевидцев. Проходит время, и уже ничего нельзя изменить. С легендой не поспоришь.

– Очень интересно. Очень. История в процессе творения.

– Хм… История…

– Знаете, я еще поищу. В конце концов, история, помимо признанных источников, имеет множество других: газетные объявления об обмене или купле-продаже.

Грант опять долго и молча смотрел в потолок. Комната вновь заполнилась воробьиным гомоном. Потом он взглянул на Брента и, заметив странное выражение на его лице, спросил: